— А что такое Дикие Дебри?
— Плохое место, малышка. — Чейз не отрывал глаз от темнеющего неба. Очень плохое место.
Он сказал это спокойно и тихо, но по спине у Рэчел пробежали мурашки.
Зедд придержал лошадь и почувствовал, как напряглись ее мускулы. Зедд предпочитал ездить без седла. Когда ему приходилось садиться на лошадь, он хотел, чтобы она чувствовала себя как можно свободнее. Он считал, что это лишь справедливо. Лошади, как правило, ценили такое уважение, а эта в особенности. С помощью шпор и седла Зедд никогда не смог бы добиться от нее такого послушания.
Седло и прочую упряжь он подарил человеку по имени Хафф. Таких больших ушей, как у этого Хаффа, Зедд никогда не видел. Как ему удалось найти себе спутницу жизни, оставалось загадкой Тем не менее жена у Хаффа была, и было четверо ребятишек, в результате чего Хафф нуждался в упряжи куда больше, чем Зедд. Не для того, чтобы ездить верхом, а чтобы продать ее. Здесь его урожай собрала армия Д'Хары.
Это было самое меньшее, что мог сделать для Хаффа Зедд. В тот день Рэчел промокла до нитки, и Хафф предоставил им сухое место для ночлега — хотя это был, впрочем, всего лишь ветхий сарай, а его жена предложила им пустую капустную похлебку и ничего не просила взамен. Впрочем, стоило пожертвовать седлом за одно удовольствие увидеть физиономию Чейза, когда Зедд сказал, что не голоден.
Страж границы, который и сам привык есть за троих, понимал все не хуже волшебника. Приближается зима, а вместе с ней голод. Даже если за седло не удастся выручить полную стоимость, может, этого будет достаточно, чтобы пережить хотя бы самое трудное время.
Зедд видел, как Чейз тайком сунул в карманы ребятишек по монете и грозным голосом, который вызвал у мальчишек только улыбки, запретил им шарить по карманам прежде, чем он уедет. Зедд надеялся, что монеты не были золотыми.
Страж границы мог услышать, как вор открывает окно в соседнем городе, и даже назвать его имя, но, когда речь заходила о детях, совершенно терял голову.
Получив седло, Хафф подозрительно поинтересовался, что от него требуется взамен. Зедд сказал, что он должен всего лишь присягнуть в верности Матери-Исповеднице и новому Магистру Ралу, которые положили конец разорившей его войне. С серьезным видом Хафф пошевелил своими большими ушами, торчащими из-под вязаной шапочки и, поразмыслив, кивнул и сурово сказал:
— Присягаю.
Неплохое начало: одно седло — один верноподданный. Хорошо бы и дальше все шло так легко. Впрочем, это было много недель назад. Теперь Зедд путешествовал в одиночестве.
Потянуло слабым дымком. Лошадь, осторожно ступая по узкой тропе, подняла морду и принюхалась. Смеркалось, и на тропу ложились глубокие тени. Еще до того, как между деревьями показался маленький домик, Зедд услышал грохот переворачиваемой мебели, звон посуды и сочные проклятия. Лошадь насторожилась, прядая ушами. Зедд успокаивающе похлопал ее по шее.
Домик был сложен из почерневших от времени бревен. Крытую папоротником крышу устилали сухие сосновые иглы. Перед домом, словно небольшой садик, росли пожухшие папоротники. Зедд спешился и почесал лошадь под мордой. Она посмотрела на него умными большими глазами.
— Будь хорошей девочкой и поищи себе чего-нибудь поесть сама. Только не уходи далеко, хорошо? — Лошадь ответила ему тихим ржанием. Зедд с улыбкой потрепал ее по носу. — Хорошая девочка.
Из дома доносилось низкое шипение и гневные выкрики. Что-то то тяжелое шлепнулось на пол, сопровождаемое взрывом проклятий на непонятном языке.
— Вылезай оттуда, гнусная тварь!
Зедд ухмыльнулся, услышав знакомый скрипучий голос. Он посмотрел на лошадь, которая паслась неподалеку в сухой траве, время от времени обеспокоенно вскидывая голову, и неторопливо зашагал к дому. По дороге он пару раз останавливался, чтобы полюбоваться красотой окружающего леса.
Удивительно, как здешняя тишина, покой и великолепие соседствуют с самым опасным местом в мире — границей. Впрочем, границы больше не существует, а тишина и спокойствие, как хорошо было известно Зедду, имели отнюдь не естественные причины. Это было делом рук той женщины, которая как раз в этот момент выругалась так, что способна была бы вогнать в краску сандарианского гусара.
Однажды Зедд был свидетелем тому, как один из этих гусар обругал свою королеву, чем, естественно, довел ее до глубокого обморока. Наградой ему, разумеется, была веревка. У парня нашлась пара теплых словечек и для палача, который в ответ не поднес ему чарочку, зато предложил отвести душу в последнем слове, грубо говоря, в последнем ругательстве. Остальные гусары, похоже, решили, что это неплохая сделка.
Что касается королевы, то она так и не смогла оправиться от удара. Всякий раз, завидев одного из своих гусаров, она так краснела, что не падала в обморок исключительно благодаря тому, что ее тут же бросались ожесточенно обмахивать веерами все бывшие рядом слуги. Королева, вероятно, с радостью перевешала бы весь полк, если бы гусары не раз и не два спасали ей не только трон, но и жизнь. Впрочем, это было давно и совсем на другой войне.
Зедд с наслаждением вдыхал полной грудью чистый душистый воздух.
Наклонившись, он подобрал засохшую дикую розу и превратил ее в свежий, едва распустившийся бутон. Желтые лепестки раскрылись, и в воздухе разлился чудеснейший аромат. Закрыв глаза, Зедд понюхал цветок и прицепил его себе на грудь. Торопиться не следовало.
Нельзя беспокоить колдунью в таком состоянии.
Через открытую дверь донесся очередной взрыв проклятий, и тот, в чей адрес они были направлены, был наконец призван к ответу. Послышался удар, нанесенный, по всей вероятности, обухом топора, и нарушитель спокойствия вылетел в дверной проем. Маленькая, сплошь покрытая костяной броней тварь шмякнулась на спину на землю прямо у ног волшебника. Она рычала и щелкала зубами, загребая воздух когтистыми лапами. Ни топор, ни удар о землю ей, казалось, нисколько не повредили.